Фильм Последний дом слева (2009)

Тенденция переснимать всё и вся, захлестнувшая голливудский конвейер на заре двадцать первого столетия и не стихающая и по сей день, затронула собой в том числе и такой специфичный, но исключительно развлекательный (а, значит, доходный) жанр, как хоррор-муви. В течение нескольких лет в богатой голливудской киноистории были откопаны основные и наиболее известные в прошлом кровавые сюжеты и подвергнуты реинкарнации в кино современном.

В 2003 году появился ремейк «Техасской резни бензопилой» — классической ленты за авторством Тоуба Хупера, сделавшей ему имя в далёком 1974 году да так и оставшейся и по сей день по сути единственной широко известной его работой. Наследие же Уэса Крэйвена, одного из главных «киноманьяков» в режиссёрской среде, изобилует множеством релизов, которые в своё время собирали полные залы, а потому сейчас просто просятся на стол сценариста в качестве основы для разработки новых своих версий.



В 2010 году в прокат вышла современная адаптация истории неупокоённого Фрэдди Крюгера. Новый «Кошмар на улице вязов», несмотря на уничижительные отзывы критиков, кассу собрал хорошую, и сейчас ходят слухи о разработке продолжения истории. «У холмов есть глаза» далёкого 1977 года разродились сразу двумя ремейками – весьма качественной лентой 2006 года и посредственной 2007-го. В работе над обеими «отец» оригинала принимал участие в качестве сценариста. Не совсем же давнишний «Крик», впервые раздавшийся с экранов в девяносто шестом, недавно обзавёлся четвёртым своим экранным воплощением усилиями самого Крэйвена. Кроме того, некоторое время назад появлялись известия о том, что продюсеры якобы рассматривают возможность запустить в производство новую версию «Люди под лестницей» 1991 года. На данный момент о проекте ничего не известно, так что вполне вероятно, что он не состоится. Мешать ужасы с комедией в наше время весьма рискованный вариант, хоть иногда и успешный.

Громкость дебюта в понимании Крэйвена прямо коррелировала со степенью изощрённости насилия в кадре

Сегодня же речь пойдёт о ремейке «Последнего дома слева». Помнится, оригинал 1972 года выпуска — дебют Уэса Крэйвена в большом кино — в своё время наделал немало шороху. История о бандитах, сначала наделавших «делов», а затем за эти дела не менее крупно расплачивающихся, поставила на повестку дня вопрос о допустимых пределах насилия, демонстрируемого на большом экране. И это при том, что сам режиссёр вынужден был порядком подрезать фильм, удалив из него наиболее жестокие эпизоды (комиссия MPAA, раздающая фильмам рейтинги была в шоке от того, что он там наснимал). Только после этого «Последний дом слева» добрался до кинотеатров.



В веке двадцать первом автор оригинала решил своё самое первое детище самостоятельно не переснимать и ограничился участием в проекте только в качестве продюсера. В режиссёрское же кресло посадили грека Дэнниса Илиадиса, известного на родине прежде всего жёсткой и реалистичной лентой под названием «Хардкор», рассказывающей о буднях проституток в Афинах. Вполне возможно, что именно такой стиль повествования хотели увидеть и в его изложении истории о возмездии. Но Илиадис сделал всё по-своему. И не прогадал.

Издревле повелось, что хоррор-муви, к которому формально и относится данная лента, – это прежде всего молодёжный кино-аттракцион, призванный напугать зрителя сценами, изображающими кровь и пытки. Так вот молодёжь в наше время развлекают. Но вернёмся к фильму.


Сценаристы ремейка Адам Аллека (без особых заслуг) и маститый Карл Эллсуорт («Зена – королева воинов», «Паранойя» и «Ночной рейс»), используя в качестве подосновы оригинал тридцатилетней давности, взяли из него только сетку основных персонажей и общие черты сюжета. Дальше же началась работа по расширению и углублению истории о доме у лесного озера.

Дело здесь в том, что у оригинальной ленты есть одна очень существенная проблема. Это была по сути «чернуха». Никому не известный тогда «какой-то» Уэсли Эрл, к тому же имея весьма ограниченное количество денег на руках, задался целью со своей дебютной работой заявить о себе как можно громче. Громкость дебюта в понимании Крэйвена прямо коррелировала со степенью изощрённости насилия в кадре. Потому герои той ленты бОльшую часть времени бегали по лесу (нету денег – снимай в лесу), а жертв били, насиловали и резали. Резни в кадре было столько, что комиссия по рейтингам отослала дебютанта восвояси. Что было дальше, вы знаете.

Так бы и остаться работе новичка одной из несчётного множества кровавых поделок того времени, безвкусных и почти никому не интересных. Вот только парень тот в дальнейшем сделал солидную карьеру в Голливуде, и потому сейчас интерес к его первой ленте обеспечен автоматически, без учёта наличия (на деле – отсутствия) в ней каких-либо художественных достоинств.

Вот из этой чернухи постановщику и сценаристам предстояло сделать «конфетку» для современного зрителя. Критики в общем и целом не впечатлились, но факт остаётся фактом: у Илиадиса и компании всё получилось.

Первое, на что обращаешь внимание при просмотре — это то, что «Последний дом слева» образца 2009 года является ярким примером продукта, выпущенного на американской мануфактуре, в которую пришли европейские мастера. Потому картинка в фильме по-голливудски плавная и вылизанная, с замечательным светом и гладким монтажом. И средствами этими воссоздаётся действие хоть и описывающее насилие в различных его проявлениях, но изображённое утончённо и со вкусом, что свойственно в большей степени для кинематографа Старого света.

Потому изначально простенький сюжет о злодеях, получающих по заслугам, в руках европейского постановщика трансформируется в действительно интересную историю о страданиях и преодолении, о добре и зле, которому воздаётся. Трэш превращается в драму.



В первую очередь драму одного отдельно взятого персонажа – Джастина, сына заводилы банды преступников. Судьбе его не позавидуешь: быть сыном негодяя, но слабым духом настолько, что не иметь смелости сказать отцу, что больше не хочешь жить по его правилам, в его мире. Герой и не говорит, а лишь молча делает всё, что ему приказывают. Бездействие рано или поздно приводит к катастрофе. В случае с Джастином этот принцип подтвердился, когда по его вине у двух совершенно незнакомых ему девчонок появились проблемы, к тому же стоившие одной из них жизни. Пройдя вместе с ними весь последующий ад до конца, сделав в процессе этого наконец свой мучительный выбор, Джастин, несомненно, целиком свою вину не искупил (как перед Мэри, так и перед её подругой), но в то же время сделал всё возможное, чтобы исправить то, что уже нельзя исправить. И совесть будет мучить его до конца дней. Но, по меньшей мере, теперь он свободен.

Режиссёр как бы шепчет нам, что мы в последний раз видим невинную душу перед тем, как случится то, что разделит всё её существование на «до» и «после»

Основной же мотив преодоления обыгран в этой истории вокруг персонажа, сыгранного Сарой Пэкстон. Мэри, отпрыск благополучного семейства, так неудачно проведшего выходные, юна, наивна и не всегда умеет адекватно оценить последствия своих поступков. И, как водится, именно самому хрупкому созданию в сюжете уготованы самые тяжкие испытания. Режиссёр вполне доходчиво доносит до нас это в начале картины. И в том, как он это делает, проявляется истинно европейский почерк. Сцена, в которой Мэри принимает душ, снятая в рапиде: крупные планы капель пота на её чистой (буквально и фигурально) коже; музыка, звучащая при этом в кадре… Режиссёр как бы шепчет нам, что мы в последний раз видим невинную душу перед тем, как случится то, что разделит всё её существование на «до» и «после». И дальнейшие кадры спонтанного заплыва в озере под великолепную музыку Джона Мёрфи (кстати, тоже европейца) окончательно убеждают внимательного зрителя в том, что сегодня случится непоправимое. Ничего пока не произошло, но драма уже началась. И в воздухе запахло трагедией.

Так умеют снимать в Европе, и так почти никогда не снимают в Америке.



Все события, следующие за ненужным отъездом Мэри из дома, сняты с завидной долей драматизма и в первую очередь призваны пробудить в зрителе сопереживание. Именно оно является главным испытанием для того, кто намерен увидеть здесь Историю, а не «мясо». Для тех же, кто пришёл за мясом, в сюжет введена (очевидно, продюсеры настояли) сцена изнасилования — мерзкая и грязная, к тому же абсолютно выбивающаяся из общей манеры повествования. Режиссёр при поддержке оператора как мог сгладил её, сконцентрировавшись на демонстрации рук жертвы, цепляющихся за грязную лесную землю; оставив тем самым её невыносимой, но не такой отвратительной. И последующий за всем этим безобразием кадр с просто молча стоящими на месте насильником и его подругой, нелогичный и как будто не отрежиссированный, выступает своего рода склейкой. Когда Илиадис будто выдыхает: «Уффф, сделали!», и, выполнив перед работодателями обязательства по части грязи в кадре, продолжает своё драматичное повествование.



Дальше будет ещё хуже. Правда, не самой Мэри, а её родителям. Когда их единственное (теперь единственное) дитя будет лежать на журнальном столике, измученное и истощённое. Когда им откроется страшная правда о том, что с ней произошло в этот дождливый вечер. В эти минуты градус драматизма зашкаливает, и на лицо отца Мэри (собирающегося проткнуть лёгкое своей дочери ещё раз, чтобы слить скопившуюся там жидкость), в его глаза залитые потом просто невыносимо смотреть. Но им и зрителю надо перетерпеть это, сжать зубы и продержаться. Просто потому что по-другому нельзя.

А потом будет возмездие — неожиданный и главный десерт для зрителя «Последнего дома слева», пережившего вместе с героями все испытания. Можно сколько угодно ругать этот фильм (есть такие тенденции) за то, что создатели уж слишком сконцентрировались на насилии (а по факту — на нём настояли продюсеры), но, как бы там ни было, радость, которую испытываешь, когда первый молоток вонзается в череп злодея, трудно с чем-либо сравнить.

радость, которую испытываешь, когда первый молоток вонзается в череп злодея, трудно с чем-либо сравнить

С молотком в голове он так и останется лежать на полу и не восстанет, словно какой-нибудь Джейсон Вурхиз. Что лишний раз подтверждает, что творение Илиадиса хоть и относится формально к категории молодёжных хорроров, на деле является серьёзным и драматичным повествованием, сколько бы изнасилований продюсеры не пытались в нём уместить. И в противовес восклицаниям какой-нибудь школьницы-студентки «Жесть, вбщеаа!», данная история о мести родителей за своё дитя может быть интересна в том числе и людям взрослым, успевшим обзавестись потомством. Или тем, кто умеет не только смотреть, но и слушать. И слышит подтексты о классовой ненависти в репликах подружки насильника, таки получившей за своё пособничество злодеяниям пулю в глаз.

Изощрённость способа, которым прекратили жизнь главного негодяя, является последним реверансом в сторону хоррор-традиций режиссёра фильма, создавшего брутальную, но утончённую ленту, выбивающуюся из ряда себе подобных. И вкрапления статичных кадров в начале действия и после развязки, демонстрирующих обстановку вокруг злополучного дома у лесного озера, словно говорящих нам о том, что жизнь продолжается даже несмотря на весь пережитый ужас, лишний раз укрепляют в этом мнении.